Когда позвонил этот тип и представился Вадимом, арт–директором галереи «Русалочий хвост» в Туапсе, я лежал на полу в мастерской и изнывал от жары. Квартира, которую я приспособил под мастерскую, находится на первом этаже, пол деревянный и всегда прохладный. Такой жары у нас в Краснодаре не было лет сто. Я даже сказал одному покупателю – берите быстрее картину, того гляди, краски расплавятся, и будет абстракция, а не пейзаж, как же я ее потом продам? Гражданин оказался без чувства юмора и картину не купил.

Лежа на полу, я размышлял о том, что неплохо было бы махнуть на море, порисовать. Все равно я сидел без работы, заказали один несчастный комикс к октябрю. Все упиралось в то, что денег оставалось только на бензин, ну и так, чтобы с голоду не помереть. И тут позвонил этот Вадим. Поинтересовался, не хотел бы я у них выставиться.

Еще бы я не хотел. Даже в галерее с таким идиотским названием.

Покидал картины в багажник, прихватил туристические причиндалы (спальный мешок, котелок, всякую мелочь) и костюм с белой рубашкой, отключил пустой холодильник и поехал.

Выставляться я стал совсем недавно, и каждый раз в честь такого события натягивал костюм. В любую жару. Образ разгильдяя в поношенной джинсе – гарантия того, что через две минуты покупатель перейдет с тобой на «ты», а через пять примется торговаться.

Выяснилось, что туапсинскому галерейщику напел про меня один мой приятель. Но даже знакомство (тем более, такое кривое) не могло решить проблему сроков. Выставка была мне обещана через два месяца, в сентябре. Турист, конечно, идет хуже, чем в июле–августе, но тут уж ничего не поделаешь.

Курс мой лежал вверх по побережью, на Геленджик. Я решил – как только увижу симпатичное местечко, сразу кину якорь.

Такое нашлось быстро: уютная бухта, вокруг – горы, поросшие лесом. На карте значилось: «Ольгинка». Я вывернул руль от берега и попылил по дороге. Вскоре пошли виноградники. Идеальное место: море не так далеко, но народу уже нет. Горы, лес, воздух. Правда, вид портит какая–то двухэтажная вилла, ну да бог с ней.

Ночь я провел под гроздьями зеленого винограда. (Вечером поплавал, перекусил в прибрежной забегаловке, порисовал.) Никто меня не трогал, и я решил остаться тут на недельку, а потом двинуть дальше.

На четвертые сутки ночью пошел дождь. Я спросонья еле выпростался из спальника и залез в машину. Дождь не переставал, я попытался улечься поудобнее и заснуть, но не тут–то было. Ноги у меня длинные, ныть начинают через десять минут. Я еще немного посидел во тьме, потом включил зажигание и поехал.

Окна не горели, еще бы – три часа ночи. Но на вилле кто–то жил – по вечерам первый этаж был всегда освещен. Собаку хозяева не завели почему–то, и я просто перемахнул через заборчик. Обошел дом, сзади была миленькая веранда, неостекленная. Я развернул свой видавший виды спальник и уже через десять минут сопел, блаженно вытянув ноги.

Неприятно, когда лежишь в виде окуклившегося червяка, а тебя разглядывают. Внимательно так.

– Если бы вас обнаружил мой папа, вы в своем мешке до моря катились бы. Но меня можете не бояться.

– А я и не боюсь. Даже напротив.

Вылез из спальника, встал, ножкой шаркнул. Девушка была хорошенькая.

– Сергей.

– Ольга. Да, да, Ольга из Ольгинки, все так шутят. Пойдемте в дом, я вас кофе угощу. Родителей нет.

Сразу было видно – семейка не бедствует. Мы пили кофе в кухне, за большим дубовым столом, тостер то и дело подкидывал нам поджаренные хлебцы.

– Я видела, как вы рисовали на берегу.

– Да? А я и не заметил. Давайте на «ты»?

Ольга кивнула.

– Надолго в наши края–то?

– Буду рисовать, пока не надоест, потом дальше поеду.

– А рисунки покажешь?

Ну что там было показывать. Так, наброски в альбом. Я посмотрел за окно – дождь стал еще сильнее. Ольга перехватила мой взгляд.

– Если рисунки покажешь, можешь у нас ночевать.

– На веранде?

– Нет, ну почему же. Дома.

План был прост. Родители возвращаются довольно поздно (они коммерсанты, весь день в разъездах и им вечером не до чего), Ольга представляет им меня как друга из Ростова с серьезными намерениями («я им голову морочу, что есть такой, чтобы отстали»). Ну и все. Они счастливы будут.

– У меня Краснодарские номера.

– Отгоним машину подальше. Тем более что они ее уже видели, когда ты в винограднике гнездо свил. Скажем, что ты приехал поездом.

Конечно, оно было, это притяжение. Иначе стал бы я…

Вечером напялил костюм и явился Ольгиным предкам во всем своем великолепии. На удивление, они очень тепло меня приняли. Видно, много чего Ольга «про меня» порассказала…

Пожурили дочь, что не предупредила, и почему–то спросили, готов ли я переехать сюда жить из Ростова. Ясное дело, я на все был «готов». Оля мне нравилась, дождь лил по–прежнему, самое время записываться в женихи.

Комнату мне отвели на втором этаже, но, если честно, я в ней не ночевал.

Так прошло полтора месяца. Ольгинка моя не работала («где тут нормальное место найдешь?»), но уезжать от родителей не хотела, что казалось мне довольно странным. Впрочем, я ее понимал: дома все есть, чего метаться. Мы весь день проводили на пляже: валялись на солнцепеке, слушали, как волна разбивается о камень и убегает, вороша тысячи камешков. Я рисовал Ольгинку, а она расспрашивала меня о местах, где я побывал, о Краснодаре.

– Не поверишь, Ольгинка, я живу на улице Репина! Даже скопировал на дверь подъезда репинскую «Не ждали». Вот такая у меня визитка гигантская.

По вечерам мы бродили в сосновом бору, запах хвои и трав окутывал нас… Я предлагал Ольгинке прокатиться куда–нибудь, но она наотрез отказывалась садиться в машину: ее укачивало невозможно. Впрочем, нам и здесь было хорошо.

А потом пришло время ехать в Туапсе, до выставки оставалось два дня, как раз, чтобы картины развесить. «Может, все–таки, поедешь со мной?» – спрашивал я Ольгинку, и она каждый раз отворачивалась, мотала головой.

Она все же села в машину. Согласилась до поворота проводить. А я решил ее украсть.

Поворот мы миновали, я не тормозил. Она занервничала.

– Выпусти меня.

– В Туапсе выпущу, – я улыбнулся, давая понять, что она теперь – «кавказская пленница». Ольгинка замолчала и минуты две ехала молча. А потом как взорвалась.

– Выпусти, говорят тебе! Сейчас же! Тормози, я сказала!

Она дернула ручку двери, и мне показалось, что она ее сейчас действительно откроет. Я остановился.

Ольгинка выскочила из машины и не оглядываясь пошла назад. Я не знал, что делать. Смотрел ей вслед, пока она не скрылась за поворотом. Потом сел в машину и поехал в Туапсе.

Картины висели две недели, и мне кое–что удалось заработать. Каждый вечер я возвращался к Ольгинке. Она стала заметно нервничать и все время спрашивала, что я собираюсь делать после выставки. Я не знал, что ей ответить. Дома меня ждали друзья, работа. В начале октября надо было сдавать комиксы.

Я подходил к Ольгинке, обнимал. Она была такая тоненькая, с острыми лопатками, и эти лопатки всякий раз вызывали у меня прилив нежности.

– Ну, хочешь, поехали в Краснодар. Правда, там не хоромы, одна комната, и та картинами завалена. Но если…

– Если! Если ты меня любишь, ты останешься!

Она отстранялась, отталкивала меня, какая уж тут нежность, стоит передо мной, кулачки сжала, разве что не кусает.

– Ты прекрасно знаешь, что я транспорт не переношу!

Все это стало мне надоедать.

Когда я уезжал, она со мной уже не разговаривала. Это после того, как я ей сказал, что не намерен быть ее комнатной собачкой. Что если родители прыгают перед ней на лапках, это не значит, что я… И что ей давно пора заняться своим будущим, а то так в девках и просидит. На вилле.

К моему стыду, мне не было ее жаль. Она превратилась в маленькую мегеру, мелкую капризную стервочку. Хотела сделать по–своему, и у нее впервые не получилось.

На прощанье сказал ее отцу, что я из Краснодара. И телефон оставил, не знаю, зачем. В конце концов, я два месяца просидел у людей на шее, и вот так улизнуть, не раскрыв обмана, не оставив следа, на это я неспособен.

Прошел сентябрь, а за ним и октябрь. Я стал потихоньку забывать эту курортную историю. Или как ее еще назвать? На Ольгу я больше не держал зла, да и что она мне плохого сделала? Ну да, избалованная девчонка, хорошо бы она смотрелась у меня тут. Машину не переносит… ей, похоже, личный самолет подавай. Да бог с ним. Я желал ей всего лучшего.

Ее отец позвонил и спросил, даже не поздоровавшись: «Где она?» Откуда мне было знать. Я уж точно тут был ни при чем.

– Может, с каким принцем укатила?

Отец не разозлился. Он помолчал и сказал: «Ты разве не знаешь?»

Оказывается, есть такая болезнь – что–то типа боязни открытого пространства. Когда паника – если хоть шаг за пределы своего городка.

– Она мне говорила, что просто машину не переносит.

– А думаешь, легко признаться, что ты калека? Лечили, и все без толку.

Вечером ее не было дома. И уже полночь.

Когда раздался звонок в дверь, я так и сидел возле телефона. Ольгинка стояла на пороге и вся дрожала, мелко так. Глаза у нее были, как у тонущего котенка.

Она попыталась улыбнуться.

– Не… ждали? – только по губам понял.

Я сделал шаг вперед и обнял ее. Она прижалась ко мне, она была такая тоненькая, и эти ее лопатки…

 

Понравился рассказик — поделись им: