«Обманчивый свет» Анри Труайя. Крем от морщин в конце туннеля

Название книги переводят еще как «Фальшивый день», но это плохие переводчики, просто двоечники какие-то. «Ложный», «обманный», «обманчивый свет» – роман Анри Труайя об этом. Кто из нас в жизни не обманывался?

 

История проста. Мальчик, потеряв мать в восемь лет, оказывается на попечении тети: отец в Америке, у него «бизнес». Мальчик ведет унылое существование, вокруг – человеческая пустыня; изо дня в день он будто бредет по бесконечному туннелю (противная школа, нудная тетка, развлечений ноль). Но он ждет… впереди однажды должен забрезжить свет: отец – настоящий герой – вернется и вытащит из проклятого туннеля, уведет из ненавистной пустыни.

И вот отец вернулся.

Он и правда похож на героя: большой, шумный, говорит без конца, и все такое важное, яркое, удивительное. Туннель оборвался, по глазам полоснуло светом, и каким!

…Анри Труайя и интрига…

 

В романе нет сложных перипетий, нет вообще никакой интриги. Ни-ка-кой. Труайя (он же Лев Тарасов, если кто забыл про его происхождение) с читателем не заигрывает, не морочит ему голову а-ля Мюссо: он достаточно хорошо пишет, чтобы читали «ради текста». Да и текст немолод, а читатель сороковых был явно усидчивее, нежели наш современник.

Так в чем «цимус»? А в том, что перед нами, вернее, перед округляющимися глазами мальчика, Труайа понемногу «обнажает» персонажа-героя, и на поверку оказывается, что это, скорее, персонаж-ничтожество.

…герой-болтун…

 

Наверно, все мы встречали таких людей. Вернее, таких, да не таких. В том-то (также) мастерство Труайя: он будто тонкой кисточкой обводит черты человека, излучающего «обманчивый свет». И вроде оно как в жизни, и вроде нет. Но это отдельная тема – как прорисовывать характеры; Анри Труайя мог бы дать многим пишущим «открытый урок», да поздно уже, умер в 2007-м, почти сто лет прожил. Лучше вернемся к отцу мальчика из «Обманчивого света».

…странная ложь…

 

Яркие и важные слова героя оказываются то болтовней, то ложью. Странной ложью, то ли от желания покрасоваться, то ли просто стиль у отца такой. И все обещания, прожекты – вернее, нет: грандиозные планы – пустое. Отец легко отказывается от задуманного, пасует перед трудностями, бросает начатое на полпути. С изготовления «чудо-йогуртов» перебрасывается на «волшебный» крем от морщин, затем решает лучше написать бестселлер… Из финансовой ямы им с мальчиком, кажется, уже не выбраться… их скромное имущество распродается за долги.

…зеленый, желтый, красный…

 

Но самое страшное – это унижение. Отец унижается перед всеми, от кого зависит; лебезит, приседает. И мальчик видит это. И начинает презирать отца.

Внутри у мальчика – будто невидимый светофор: зеленый свет сменяется желтым, а затем красным. Пути нет.

…неожиданно…

 

И вдруг происходит нечто в некотором роде чудесное. Эта пара сцен – ключевая в романе Труайя. Красный свет маленького светофора в сердце мальчика, минуя переходный желтый, сменяется на зеленый, заливающий все вокруг, все это детское сердце, без остатка.

Мне казалось, что я обрел своего отца после долгой разлуки, долгих поисков, и что уже ничто не помешает мне быть рядом. Нас навсегда связала какая-то нездешняя ласковая сила.

Что же случилось? Почему мальчик встает на сторону того, кого недавно презирал?

Труайя понадобилось всего пол-странички, чтобы написать сцену, врубившую «насовсем» зеленый свет. И я «Верю!», как сказал Станиславский.

…ключевая сцена…

Когда ушли люди, вынесшие последнюю мебель, отец принялся бормотать – мол, ну и ладно, тем лучше, освободили нас от рухляди… И мальчик чувствует, как задремавшая ненависть просыпается в нем; повторяет про себя: «Когда же он замолчит?», и все наваливается – мальчик молча тасует обвинения, самые, как ему кажется, страшные. И он не сразу замечает, что отец замолчал. Отец плакал.

Я был ослеплен. … Я ощутил, что он услышал мои упреки, как если бы я произносил их вслух. И он страдал от этого. Жалость, сожаление, стыд затопили меня. Тело била дрожь. Я упал перед ним на колени. Я целовал его большие теплые руки, лепеча бессвязные слова. Я молил о прощении. И услышал его низкий голос, шепот у меня над головой: «Ну что ты… что… Что такое? Малыш… Что такое?..»

 …вдвоем против всех…

 

И следом Труайя пишет вторую сцену: мальчик и его отец встречаются с «друзьями», и отец принимается рассказывать, как он «поставил на место» тех, кто пришел забирать его «рухлядь» за долги. Он, конечно, лжет.

– {Я заявил им:} «Тут вам не свинарник! Вы…» – Ты этого не говорил, – сказал Бобийо. – Что? Да спроси у малыша, если не веришь! – Это правда, – сказал я. И ложь показалась мне настолько естественной, что я не почувствовал укола. … Чудное согласие объединяло меня с отцом. Мы поддерживали друг друга. Мы защищали друг друга. Мы были вдвоем против всех.

…лицо героя…

 

Анри Труайя оправдывает эту никчемную жизнь человека, ничего так и не совершившего, чей обманчивый свет приманивал женщин, но даже на них, подставлявших ему плечо, он не сумел опереться. Он ничего не сумел. Никому ничего не дал. Он вскоре умер, и когда в конце романа мальчик смотрит на его безжизненные черты, то понимает: достигни отец немыслимых вершин и соверши «тыщу подвигов», его лицо после смерти было бы именно таким.

Великолепный роман о жизни, о прощении. Книги, как эта, стоит читать. А современному писателю стоит писать подобные – чтобы читателя не утянуло навсегда в воронку закрученных сюжетов – туда, где лишь действие, где нельзя пошептаться с автором… и что-то узнать, может даже, о самом себе.

 

Понравилась ворчалка — поделись ею: